При произнесении чтецом имени и прозвища главного злодея, также и станицы,
где он родился, обер-полицмейстер спрашивал его громко: "Ты ли донской
казак Емелька Пугачев?" Он столь же громко ответствовал: "Так, государь, я
донской казак, Зимовейской станицы, Емелька Пугачев". Потом, во все
продолжение чтения манифеста, он, глядя на собор, часто крестился, между
тем, как сподвижник его Перфильев, немалого роста, сутулый, рябой и
свиреповидный, стоял неподвижно, потупя глаза в землю. По прочтении
манифеста духовник сказал им несколько слов, благословил их и пошел с
эшафота. Читавший манифест последовал за ним. Тогда Пугачев сделал с
крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с
уторопленным видом стал прощаться с народом; кланялся на все стороны,
говоря прерывающимся голосом: "Прости, народ православный; отпусти мне, в
чем я согрубил пред тобою; прости, народ православный!" - При сем слове
экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний
тулуп; стали раздирать рукава шелкового малинового полукафтанья. Тогда он
сплеснул руками, опрокинулся навзничь, и вмиг окровавленная голова уже
висела в воздухе: палач взмахнул ее за волосы.
Остается только добавить, что через день, 12 января останки Пугачева
сожгли вместе с эшафотом и санями, на которых его везли на казнь.
* Место в тогдашней Москве, где совершались публичные наказания.
ПУШКИН Александр Сергеевич (1799-1837) - русский поэт. Был смертельно
ранен в брюшную полость на дуэли Жоржем Дантесом. Смерть Пушкина описали
многие современники, но подробнее всех его друг, писатель Владимир Даль.
28 января 1837 года во второй половине дня Даль узнал о ранении Пушкина И
поспешил к нему домой.
"У Пушкина, - вспоминает он, - нашел я уже толпу в передней и в зале;
страх ожидания пробегал по бледным лицам. Доктор Арендт и доктор Спасский
пожимали плечами. Я подошел к болящему, он подал мне руку, улыбнулся и
сказал: "Плохо, брат!" Я приблизился К одру смерти и не отходил от него до
конца страшных суток. В первый раз он сказал мне ты, - я отвечал ему так
же, и побратался с ним уже не для здешнего мира.
Пушкин заставил всех присутствующих сдружиться с смертью - так спокойно он
ожидал ее, так твердо был уверен, что последний час его ударил. Плетнев
говорил: "Глядя на Пушкина, я в первый раз не боюсь смерти". Больной
положительно отвергал утешения наши и на слова мои: "Все мы надеемся, не
отчаивайся и ты!" -отвечал: "Нет, мне здесь не житье; я умру да, видно,
уже так надо". В ночи на 29 он повторял несколько раз подобное; спрашивал,
например, который час? и на ответ мой снова спрашивал отрывисто и с
расстановкою: "Долго ли мне так мучиться? пожалуйста, поскорее".
Почти всю ночь держал он меня за руку, почасту просил ложечку холодной
воды, кусочек льду и всегда при этом управлялся своеручно - брал стакан
сам с ближней полки, тер себе виски льдом, сам снимал и накладывал себе на
живот припарки, и всегда еще приговаривая: "Вот и хорошо, и прекрасно!"
Собственно, от боли страдал он, по словам его, не столько, как от
чрезмерной тоски, что нужно приписать воспалению брюшной полости... "Ах,
какая тоска! - восклицал он, когда припадок усиливался, - сердце
изнывает!". Тогда просил он поднять его, поворотить или поправить подушку
-и, не дав кончить того, останавливал обыкновенно словами: "Ну, так, так,
хорошо: вот и прекрасно, и довольно, теперь оченв хорошо!" Вообще был он,
по крайней мере в обращении со мною, послушен и поводлив, как ребенок,
делал все, о чем я его просил. "Кто у жены моей?" - спросил он между
прочим. Я отвечал:много людей принимают в тебе участие - зала и
передняя полны. "Ну, спасибо,
- отвечал он, - однако же поди, скажи жене, что все, слава Богу, легко; а
то ей там, пожалуй, наговорят".
С утра пульс был крайне мал, слаб, чист, - но с полудня стал он подниматься, а к 6-му часу ударял 120 в минуту и стал полнее и тверже; в
то же время начал показываться небольшой общий жар... Пульс сделался
ровнее, реже и гораздо мягче; я ухватился, как утопленник, за соломинку и,
обманув и себя и друзей, робким голосом возгласил надежду. Пушкин заметил,
что я стал бодрее, взял меня за руку и сказал: "Даль, скажи мне правду,
скоро ли я умру?" - "Мы за тебя надеемся еще, право, надеемся!" Он пожал
мне руку и сказал: "Ну, спасибо". Но, по-видимому, он однажды только и
обольстился моей надеждою; ни прежде, ни после этого он ей не верил;
спрашивал нетерпеливо: "А скоро ли конец?", - и прибавлял еще:
"Пожалуйста, поскорее!"
...В продолжение долгой, томительной ночи глядел я с душевным сокрушением
на эту таинственную борьбу жизни и смерти, - и не мог отбиться от трех
слов из "Онегина"*, трех страшных слов, которые неотвязчиво раздавались в
ушах, в голове моей, - слова:
Ну, что ж? - убит!
О! сколько силы и красноречия в трех словах этих! Они стоят знаменитого
шекспировского рокового вопроса: "Быть или не быть". Ужас невольно обдавал
меня с головы до ног, - я сидел, не смея дохнуть, и думал: вот где надо
изучать опытную мудрость, философию жизни, здесь, где душа рвется из тела,
где живое, мыслящее совершает страшный переход в мертвое и безответное,
чего ни найдешь ни в толстых книгах, ни на кафедре!
Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно и на слова мои:
"Терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей,
стонай, тебе будет легче", - он отвечал отрывисто: "Нет, не надо, жена
услышит и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!" Он продолжал
по-прежнему дышать часто и отрывисто, его тихий стон замолкал на время
вовсе.
Пульс стал упадать и вскоре исчез вовсе, и руки начали стыть. Ударило два
часа пополудни, 29 января - и в Пушкине осталось жизни только на три
четверти часа. Бодрый дух все еще сохранял могущество свое; изредка только
полудремота, забвенье на несколько секунд туманили мысли и душу. Тогда
умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал и говорил: "Ну, подымай
же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем". Опамятовавшись, сказал он
мне: "Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам
высоко - и голова закружилась". Раза два присматривался он пристально на
меня и спрашивал: "Кто это, ты?" - "Я, друг мой".
- "Что это, - продолжал он, - я не мог тебя узнать". Немного погодя он
опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, протянув ее, сказал:
"Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!" Я подошел к В.А.Жуковскому и графу
Вельегорскому и сказал: отходит! Пушкин открыл глаза и попросил моченой
морошки; когда ее принесли, то он сказал внятно: "Позовите жену, пусть она
меня покормит". Наталия Николаевна опустилась на колени у изголовья
умирающего, поднесла ему ложечку, другую - и приникла лицом к челу мужа.
Пушкин погладил ее по голове и сказал: "Ну, ничего, слава Богу,
все хорошо".
Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его,
взял его подмышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся быстро
раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он тихо сказал: "Кончена жизнь!" Я
не дослышал и спросил тихо: "Что кончено?" - "Жизнь кончена", - отвечал он
внятно и положительно. "Тяжело дышать, давит", - были последние слова его.
Всеместное спокойствие разлилось по всему телу; руки остыли по самые
плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание
изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; еще один слабый,
едва заметный вздох - и пропасть необъятная, неизмеримая разделила живых
от мертвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его.
* Даль имеет в виду роман в стихах "Евгений Онегин", где описывается
смерть на дуэли поэта Ленского.
Р
РАСПУТИН (Новых) Григорий Ефимович (1864/1865 - 1916) - фаворит
последнего русского императора Николая II и его жены Александры Федоровны.
Огромное влияние Распутина на царскую чету и, как следствие этого,
перемещение по его советам высших должностных лиц России вызывали
огромную ненависть к нему разных слоев населения, особенно придворных и,
религиозных кругов. Близкий друг царской семьи, фрейлина императрицы
А.Вырубова пишет: "Вспоминаю также эпизоды с одним из знаменитых врагов
Распутина, монахом Илиодором, который в конце всех' своих приключений снял
рясу, женился и живет в Америке. Он безусловно был ненормальный человек.
Этот Илиодор затеял два покушения на Распутина. Первое ему удалось, когда
некая женщина Гусева ранила его ножом в живот - в Покровском. Это было в
1914 году за несколько недель до начала войны. Второе покушение было
устроено министром Хвостовым с этим же Илиодором...
В 1916 году против Распутина составился очередной заговор. Его главными
участниками стали князь Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович,
известный политический деятель Владимир Пуришкевич и военный врач
С.С.Лазаверт. Заговорщики заманили Распутина в дворец Юсупова в
Петербурге, договорившись убить его
там, а тело сбросить в реку, под лед. Для убийства были приготовлены
пирожные, начиненные ядом и склянки с цианистым калием, который собирались
подмешать в вино. Когда Распутин приехал в дворец Юсупова, его принимал
хозяин, а Пуришкевич, великий князь Дмитрий Павлович и доктор Лазаверт
ждали наверху, в другой комнате.
Вот как описывает Пуришкевич в своем дневнике историю убийства Распутина:
"Прошло еще добрых полчаса донельзя мучительно уходившего для нас времени,
когда, наконец, нам ясно послышалось хлопанье одной за другой двух пробок,
звон рюмок, после чего говорившие до этого внизу собеседники вдруг
замолкли.
Мы застыли в своих позах, спустившись еще на несколько ступеней по
лестнице вниз. Но... прошло еще четверть часа, а мирный разговор и даже
порой смех внизу не прекращались.
"Ничего не понимаю, - разведя руками и обернувшись х великому князю,
прошептал я ему. - Что он заколдован, что ли, что на него даже цианистый
калий не действует!"
...Мы поднялись по лестнице вверх и всею группою вновь прошли в кабинет,
куда через две или три минуты неслышно вошел опять Юсупов, расстроенный и
бледный.
"Нет, - говорит, - невозможно! Представьте себе, он выпил две рюмки с
ядом, съел несколько розовых пирожных и, как видите, ничего; решительно
ничего, а прошло уже после этого минут, по крайней мере, пятнадцать! Ума
не приложу, как нам быть, тем более, что он уже забеспокоился, почему
графиня не выходит к нему так долго, и я с трудом ему объяснил, что ей
трудно исчезнуть незаметно, ибо там наверху гостей немного...; он сидит
теперь на диване мрачным и, как я вижу, действие яда сказывается на нем
лишь в том, что у него беспрестанная отрыжка и некоторое слюнотечение..."
Через минут пять Юсупов появился в кабинете в третий раз.
"Господа, - заявил он нам скороговоркой, - положение все то же: яд на него
или не действует, или ни к черту не годится; время уходит, ждать больше
нельзя".
"Но как же быть?" - заметил Дмитрий Павлович.
"Если нельзя ядом, - ответил я ему, - нужно пойти ва-банк, в открытую,
спуститься нам или всем вместе, или предоставьте мне это одному, я уложу
его либо из моего "соважа"*, либо размозжу ему череп кастетом. Что вы
скажете на это?" "Да, - заметил Юсупов, - если вы ставите вопрос так, то, конечно, придется
остановиться на одном из этих способов."
После минутного совещания, мы решили спуститься вниз всем и предоставить
мне уложить его кастетом... Приняв это решение, мы гуськом (со мною во
главе), осторожно двинулись к лестнице и уже спустились было к пятой
ступеньке, когда Дмитрий Павлович взяв меня за плечо, прошептал мне на
ухо: attendee un moment** и, поднявшись вновь назад, отвел в сторону
Юсупова. Я, Сухотин*** и Лазаверт прошли обратно в кабинет, куда
немедленно вслед за нами вернулись Дмитрий Павлович и Юсупов, который мне
сказал: "В.М., вы ничего не будете иметь против того, чтобы я его
застрелил, будь что будет. Это и скорее и проще".
...Действительно, не прошло и пяти минут с момента ухода Юсупова, как
после двух или трех отрывочных фраз, произнесенных разговаривавшими внизу,
раздался глухой звук выстрела, вслед за тем мы услышали продолжительное...
А-а-а! и звук грузно падающего на пол тела.
Не медля ни одной секунды, мы все, стоявшие наверху, не сошли, а буквально
кубарем слетели по перилам лестницы вниз, толкнувши стремительно своим
напором дверь столовой...
...Перед диваном в части комнаты, прилегавшей к гостиной, на шкуре белого
медведя лежал умирающий Григорий Распутин, а над ним, держа револьвер в
правой руке, заложенной за спину, совершенно спокойным стоял Юсупов...
Крови не было видно; очевидно, было внутреннее кровоизлияние, и пуля
попала Распутину в грудь, но, по всем вероятиям, не вышла... Я стоял над
Распутиным, впившись в него глазами. Он не был еще мертв: он дышал,
агонизировал.
Правой рукой своей прикрывал он оба глаза и до половины свой длинный,
ноздреватый нос, левая рука его была вытянута вдоль тела; грудь его
изредка высоко подымалась и тело подергивали судороги. Он был шикарно, но
по-мужицки одет: в прекрасных сапогах, в бархатных навыпуск брюках, в
шелковой, богато расшитой шелками, цвета крем, рубахе, подпоясанной
малиновым с кистями толстым шелковым шнурком.
Длинная черная борода его была тщательно расчесана и как будто блестела
или лоснилась даже от каких-то специй...
Мы вышли из столовой, погасив в ней электричество и притворив слегка
двери...
Был уже четвертый час ночи и приходилось спешить. Поручик С. и Лазаверт,
предводительствуемые великим князем Дмитрием Павловичем, сели в автомобиль
и уехали на вокзал...
Мы с Феликсом Юсуповым остались вдвоем и то ненадолго: он через тамбур
прошел на половину своих родителей... а я, закурив сигару, стал медленно
прохаживаться у него в кабинете наверху, в ожидании возвращения уехавших
соучастников, с коими предполагалось вместе увязать труп в какую-либо
материю и перетащить в, автомобиль великого князя.
Не могу определить, долго ли продолжалось мое одиночество, знаю только,
что я чувствовал себя совершенно спокойным и даже удовлетворенным, но
твердо помню, как какая-то внутренняя сила толкнула меня к письменному
столу Юсупова, на котором лежал вынутый из кармана мой "соваж", как я взял
его и положил обратно в правый карман брюк и как вслед за сим, я вышел из
кабинета... и очутился в тамбуре.
Не успел я войти в этот тамбур, как мне послышались чьи-то шаги уже внизу
у самой лестницы, затем до меня долетел звук открывающейся в столовую, где
лежал Распутин, двери...
"Кто бы это мог быть?" - подумал я, но мысль моя не успела еще дать себе
ответа на заданный вопрос, как вдруг снизу раздался дикий, нечеловеческий
крик, показавшийся мне криком Юсупова: "Пуришкевич, стреляйте, стреляйте,
он жив! он убегает!"
...Медлить было нельзя ни одно мгновение, и я, не растерявшись, выхватил из кармана мой "соваж", поставил его на "огонь" и бегом спустился по
лестнице.
То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасной
для нас действительностью: Григорий Распутин, которого я полчаса тому
назад созерцал при последнем издыхании, лежащим на каменном полу столовой,
переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца
вдоль железной решетки, выходившей на улицу...
Первое мгновение я не мог поверить своим глазам, но громкий крик его в
ночной тишине на бегу "Феликс, Феликс, все скажу царице..." убедил меня,
что это он, что это Григорий Распутин, что он может уйти, благодаря своей
феноменальной живучести, что еще несколько мгновений и он очутится за
вторыми железными воротами...
Я бросился за ним вдогонку и выстрелил.
В ночной тиши чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе
- промах!
Распутин наддал ходу; я выстрелил вторично на бегу - и... опять
промахнулся.
Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против самого
себя в эту минуту.
Стрелок, более чем приличный, практиковавшийся в тире на Семеновском плацу
беспрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня
неспособным уложить человека в 20-ти шагах.
Мгновения шли... Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо
всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтобы заставить себя
сосредоточиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину. Он
остановился, тогда я уже тщательнее прицелившись, стоя на том же месте,
дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом
упал ничком в снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы
ударил его ногой в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками,
скребя снег и как будто бы желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться
он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами.
К рассказу Пуришкевича следует добавить рассказ Феликса Юсупова о том, что
произошло, когда он после ухода части заговорщиков вторично спустился в
столовую: "...Я застал Распутина на том же месте, я взял его руку, чтобы
прощупать пульс, мне показалось, что пульса не было, тогда я приложил
ладонь к сердцу - оно не билось; но вдруг, можете себе представить мой
ужас. Распутин медленно открывает во всю ширь один свой сатанинский глаз,
вслед за сим другой, впивается в меня взглядом непередаваемого напряжения
и ненависти и со словами: "Феликс! Феликс! Феликс!" вскакивает сразу, с
целью меня схватить. Я отскочил с поспешностью, с какой только мог, а что
дальше было не помню.
Когда Пуришкевич добил Распутина, заговорщики сбросили тело царского
фаворита с моста в прорубь на Малой Невке. Вскрытие тела показало, что
Распутин был жив, когда его спустили в реку! Мало того: дважды
смертельно раненный в грудь и шею, с двумя проломами в черепе, он и под
водой какое-то время боролся за свою жизнь и успел освободить от веревок
правую руку, сжатую в кулак. Даже после смерти тело Распутина не обрело
покоя. Сразу после убийства царица Александра Федоровна поручила одному из
видных петроградских архитекторов сделать проект мавзолея в Царском Селе,
куда планировалось перенести прах фаворита. А пока устроили временное
погребение неподалеку от царских дворцов, за парком. Возле могильного
холма возвели деревянную часовню, куда почти каждый день ходили молиться
члены царской семьи. После погребения Распутина, в первую же ночь группа
царскосельских офицеров привезла ассенизационную бочку с дерьмом и
вывалила ее содержимое на могильный холм. Прошло еще несколько месяцев, и
в 1917 г., во время февральской революции труп Распутина выкопали из
могилы и похитили. Об обстоятельствах похищения рассказал позднее один из очевидцев Иван Башилов, бывший тогда студентом и членом партии эсеров.
После революции Башилова избрали секретарем Совета старост революционного
студенчества Петроградского политехнического института. И вот однажды
ночью студенческий пост сообщил Башилову, что из города на быстром ходу
проскочила машина в направлении Б.Спасской, не остановившаяся по
требованию поста. Надо сказать, что в это время ходили слухи о каких-то
"черных автомобилях", которые носились по городу и из которых якобы
стреляли по милиции, студентам и по толпе. Пост организовал погоню. След с
Б.Спасской уходил к расположенному невдалеке в лесу селению.
Преследователи довольно быстро настигли машину, которая увязала в снегу, и
нашли группу людей во главе с известным тогда сотрудником "Биржевых
Ведомостей". Оказалось, что они в Царском Селе вскрыли могилу Распутина,
захватили гроб с его телом и привезли в Петербург. Но в силу неясных
каких-то обстоятельств провезли его через весь город и вот сейчас застряли
в снегах, открыли гроб, убедились, что там было действительно
набальзамированное тело фаворита двора Николая II... Они уже развели
костер и начали сжигать труп. Свои действия они объяснили желанием
уничтожить труп из боязни, как бы "темные силы" не использовали
невежество народное и не создали бы каких-либо мощей из него и не
попытались создать контррево-
люционного культа. Звонивший студент сообщил, что труп горит плохо, что с
ним можно провозиться всю ночь, а днем соберется народ и можно опасаться
эксцессов. Поэтому он спросил у Башилова разрешения забрать труп в
институт и там сжечь в топке парового котла. Башилов дал согласие и
предложил составить подробный протокол всех действий. В ответ студент
сказал, что труп он уже осмотрел, убедился в том, что это действительно
Гришка Распутин и что ничего примечательного на трупе не обнаружено. Он
имел в виду сказки, распространявшиеся в городе относительно того, что
убитый фаворит обладал какой-то сверхъестественной половой си-лой...
В ту же ночь труп Распутина привезли в Политехнический институт и сожгли.
* "Соваж" - марка револьвера.
** Подождите минуту (франц.)
*** Поручик А.С.Сухотин был еще одним участником заговора.
РЕМ Эрнст (1887-1934) - один из главарей фашистской партии в Германии, с
1931 г. начальник штаба штурмовых отрядов. В 1933 г. Эрнст- Рем был
назначен имперским министром. Однако Гитлер, пойдя на союз с
генералитетом, обязался покончить с притязаниями Рема на руководство
вооруженными силами. Он санкционировал знаменитую "Ночь длинных ножей" (30
июня 1934 г.), во время которой штурмовые отряды нацистов были
разгромлены. Судьба самого Рема сложилась так. В конце июня 1934 г. Рем и
его приближенные по приказу Гитлера прибыли в Висзее и остановились в
отеле "Ханзельбауэр". Им сказали, что здесь состоится совещание
руководителей СА (охранных отрядов нацистской партии). Между тем 28 июня
"Имперский союз немецких офицеров" исключил Рема из своих рядов и тем
самым как бы дал согласие на его ликвидацию.
В ночь с 29 на 30 июня Гитлер вылетел в Мюнхен. Он прибыл туда в 4 часа
утра. Через некоторое время в составе длинной автоколонны он отправился в
Бад Висзее. Вот как вспоминал об этом эпизоде личный шофер Гитлера Эрих
Кемпка: "С плетью в руках он вошел в спальню Рема. За ним следовали два
охранника с пистолетами наготове. "Рем, ты арестован", - отрывисто бросил
он. Заспанный Рем пробормотал: "Хайль, мой фюрер!" "Ты арестован!" -
прорычал Гитлер снова, повернулся и вышел из комнаты".
Некоторое время Гитлер колебался, не принимая решения об окончательной
судьбе бывшего соратника. Но в воскресенье, 1 июля ему удалось преодолеть
неуверенность, мучившую его накануне. Он взял себя в руки и днем несколько
раз подходил к окну рейхсканцелярии, показываясь толпе, которая собралась внизу стараниями Геббельса. После 12 часов дня он устроил прием в саду
рейхсканцелярии для боссов фашистской партии и членов правительственного
кабинета; на прием были приглашены также их жены и дети.
Гитлер в бодром расположении духа беседовал с гостями, обходил их, пил
чай, играл с детьми. Очевидно, в это время он и отдал приказ о ликвидации
Рема, который ждал решения своей участи в тюремной камере в Штадельхайме.
Вечером, около 6 часов, в камеру Рема вошли штурмбанфюрер СС Михель Липерт
и Теодор Эйке. Они положили перед Ремом свежий номер газеты "Фелькишер
беобахтер", в котором сообщалось о мнимом путче и разгроме штурмовых
отрядов. Рядом с газетой положили револьвер и сказали Рему, что у него
есть 10 минут на размышление. После этого они вышли из камеры.
Прошло 10 минут, но выстрела не было. Тогда они приказали охраннику
забрать у Рема револьвер, и, когда он это сделал, Липперт и Эйке ворвались
в камеру и застрелили Рема.
РИББЕНТРОП Иоахим Фон (1893-1946) - нацистский военный преступник, министр
иностранных дел Германии. Повешен по приговору Международного военного
трибунала в Нюрнберге. См. статью "ГЕРИНГ".
РИМСКИЙ-КОРСАКОВ Николай Андреевич (1844-1908) - русский композитор, член
"Могучей кучки". Последние годы жизни Римского-Корсакова мучали тяжелые
приступы удушья. Врачи рекомендовали больному покой, тишину, свежий
деревенский воздух, и в мае 1908 года родные увезли Римского-Корсакова в
его имение в Любенске. Казалось, здоровье композитора улучшилось. "Я снова
поправился, - писал он в одном из писем, -не только выхожу на балкон, но и
в сад... Время хорошее: сирень, акация, яблоня в цвету... Но столичные
бури настигали Римского-Корсакова и в провинции. Пришло письмо от
управляющего императорскими театрами, в котором сообщалось, что опера
"Золотой петушок" запрещена цензурой к исполнению - а ней увидели
опасные намеки на политическую ситуацию в стране. В ночь на 8 июля над
Любенском разразилось гроза. У Римского-Корсакова в который раз начался
приступ удушья. Он судорожно хватал воздух ртом, раздирал на груди ночную
рубаху... Но воздуха не хватало. Наконец наступила минута, когда тело
композитора дернулось в последней судороге и мышцы его обмякли - навсегда.
Как раз в это время за окном раздался громовой удар, и теплый летний дождь
хлынул на землю.
РИШЕЛЬЕ Арман Жан дю Плесси (1585-1642) - французский государственный
деятель, кардинал.
В 1624 г. Ришелье возглавил королевский совет и стал фактическим
правителем Франции. Многочисленные заговоры и покушения он умело
предупреждал и отражал встречными ударами. Так что Бог дозволил
всесильному первому министру умереть в своей постели.
Осенью 1642 г. Ришелье посетил целебные воды в Бурбон-Ланси, ибо здоровье
его, подточенное многолетним нервным напряжением, таяло на глазах. Даже
будучи больным, кардинал до последнего дня по несколько часов диктовал
приказы армиям, дипломатические инструкции, распоряжения губернаторам
различных провинций.
"28 ноября наступило резкое ухудшение. Врачи ставят еще один диагноз -
гнойный плеврит. Кровопускание не дало результата, лишь до предела
ослабило больного. Кардинал временами теряет сознание, но, придя в себя,
пытается еще работать. В эти дни рядом с ним неотлучно находится,
герцогиня д'Эгийон.
2 декабря умирающего навещает Людовик XIII. "Вот мы и прощаемся, - слабым
голосом говорит Ришелье. - Покидая Ваше Величество, я утешаю себя тем, что
оставляю Ваше королевство на высшей ступени славы и небывалого влияния, в
то время как все Ваши враги повержены и унижены. Единственно, о чем я
осмеливаюсь просить Ваше Величество за мои труды и мою службу, это продолжать удостаивать Вашим покровительством и Вашим благоволением моих
племянников и родных. Я дам им свое благословение лишь при условии, что
рни никогда не нарушат своей верности и послушания и будут преданы Вам до
конца".
Затем Ришелье... своим единственным преемником называет кардинала
Мазарини. "У Вашего Величества есть кардинал Маза-рини, я верю в его
способности на службе королю", - говорит министр. Пожалуй, это все, что он
хотел сказать королю на прощание.
Людовик XIII обещает выполнить все просьбы умирающего и покидает его...
Оставшись с докторами, Ришелье просит сказать, сколько ему еще осталось.
Врачи отвечают уклончиво, и лишь один из них - месье Шико - осмеливается
сказать: "Монсеньер, думаю, что в течение 24 часов Вы либо умрете, либо
встанете на ноги". "Хорошо сказано", - тихо произнес Ришелье и
сосредоточился на чем-то своем.
На следующий день король наносит еще один, последний, визит Ришелье. В
течение часа они беседуют с глазу на глаз. Людовик XIII вышел из комнаты
умирающего, чем-то очень взволнованный. Правда, кое-кто из свидетелей
утверждал, что король был в веселом расположении духа.
У постели кардинала собираются священники, один из которых причащает его.
В ответ на традиционное в таких случаях обращение простить врагам своим
Ришелье говорит: "У меня не было других врагов, кроме врагов государства".
Присутствующие удивлены четкими, ясными ответами умирающего. Когда с
формальностями было покончено, Ришелье сказал с полным спокойствием и
уверенностью в своей правоте: "Очень скоро я предстану перед моим Судией.
От всего сердца попрошу его судить меня по той мерке - имел ли я иные
намерения, кроме блага церкви и государства.
Ранним утром 4 декабря Ришелье принимает последних посетителей - посланцев
Анны Австрийской и Гастона Орлеанского, заверяющих кардинала в своих самых
лучших чувствах. Появившаяся вслед за ними герцогиня д'Эгийон со слезами
на глазах стала рассказывать, что накануне одной монахине-кармелитке было
видение, что Его Высокопреосвященство будет спасен рукой Всевышнего.
"Полноте, полноте, племянница, все это смешно, надобно верить только
Евангелию."
Некоторое время они проводят вдвоем. Где-то около полудня Ришелье просит
племянницу оставить его одного. "Помните, -говорит он ей на прощание, -
что я любил Вас больше всех на свете. Будет нехорошо, если я умру у Вас на
глазах..."
Место д'Эгийон занимает отец Леон, дающий умирающему последнее отпущение
грехов. "Предаюсь, Господи, в руки твои", -шепчет Ришелье, вздрагивает и
затихает. Отец Леон подносит к его рту зажженную свечу, но пламя остается
неподвижным. Кардинал мертв.
РОБЕСПЬЕР Максимилиан (1758-1794) - деятель Великой французской революции.
Робеспьер, бывший одним из главных вдохновителей революционной политики
якобинцев, выступал за террор. Но - поднявший меч от меча и погибнет.
Революция, пожирающая своих детей, не пренебрегла и Робеспьером. Когда в
июле 1793 г. Робеспьер вошел в состав Комитета общественного спасения и
стал его фактическим руководителем, никто не мог предполагать, что через
год в результате термидорианского переворота он будет схвачен и казнен без
суда.
Робеспьер арестовали 27 июля 1794 г. в здании Ратуши. При аресте жандарм
Мерда выстрелом пистолета раздробил ему челюсть. Окровавленного и
потерявшего сознание, его перенесли на руках в здание Конвента и положили
на стол в одной из комнат Комитета общественной безопасности. Под голову
Неподкупному (как его называли) сунули деревянный ящик с кусками
заплесневелого
хлеба. То и дело в комнату заходили разные люди - в основном, политические
противники Робеспьера, чтобы полюбоваться на поверженного врага. Его о
чем-то спрашивали, отпускали шутки, но Неподкупный молчал.
Кто-то из присутствующих крикнул зевакам, окружившим стол:
- Отойдите в сторону. Пусть они посмотрят, как их король спит на столе,
словно простой смертный.
Ночь прошла в полубреду.
Наступило 28 июля 1794 г, В шесть утра в комнату вошел Эли Лакост вместе с
хирургом. Он приказал врачу как следует перевязять рану Робеспьера. Но это
было нужно не для лечения, а чтобы Неподкупного можно было казнить в
"приличном виде". Хирург уже заканчивал накладывать на голову Робеспьера
повязку, когда кто-то из присутствующих отпустил очередную "остроту":
- Эй, глядите. Его величеству надевают корону!
Какой-то человек, заметив, что Робеспьер пытается нагнуться, чтобы
подтянуть чулки, но не может этого сделать, решил помочь ему. И Робеспьер
тихо проговорил:
- Благодарю вас, месье.
Присутствующие заметили это странное обращение - ведь слово "месье" во
время революции вышло из употребления.
Через 12 часов, в шесть вечера Робеспьер и еще 21 человек были
гильотинированы на Гревской площади.
РОЗАНОВ Василий Васильевич (1856-1919) - русский философ. Жил скандально,
был в России весьма известен, а умер в нужде и забвении. Шла гражданская
война - кому теперь было дело до проблем пола и экзистенциальных прорывов
в ино-бытие! Незадолго до смерти Розанов послал отчаянное письмо
А.М.Горькому, который был тогда палочкой-выручалочкой для многих ученых и
писателей - доставал пайки, одежду, помогал с заграничными паспортами и
т.д. "Максимушка, спаси меня от последнего отчаяния, - писал Розанов. -
Квартира не топлена и дров нету; дочки смотрят на последний кусочек сахару
около холодного самовара; жена лежит полупарализованная и смотрит тускло
на меня. Испуганные детские глаза, 10, и я глупый... Максимушка, родной,
как быть? Это уже многие письма пишу я тебе, но сейчас пошлю, кажется, а
то все рвал. У меня же 20 книг, но "не идут", какая-то забастовка
книготорговцев. Максимушка, что же делать, чтобы "шли". Вот, отчего ты
меня не принял в "Знание"*? Максимушка, я хватаюсь за твои руки. Ты
знаешь, что значит хвататься за руки? Я не понимаю, ни как жить, ни как
быть. Гибну, гибну, гибну...
Горький откликнулся, но, очевидно, не имея на руках нужной суммы,
обратился к Ф.Шаляпину. Певец деньги прислал, но передавать их было некому
- Розанов уже умер. Произошло это в Сергиевом Посаде** Московской области,
куда Розанов переехал вместе с семьей стараниями другого философа - Павла
Флоренского.
Дочь Розанова Татьяна рассказывает о смерти отца так: "В ночь с 22-го на
23 января 1919 года старого стиля отцу стало совсем плохо... Рано утром в
четверг пришли ПА.Флоренский, Софья Владимировна Олсуфьева и С.Н.Дурылин.
Мама, Надя и я, а также все остальные стояли у папиной постели. Софья
Владимировна принесла от раки преподобного Сергия Когда-то в книге эссе
"Опавшие листья. Короб первый" Розанов писал:
"Смерть есть то, после чего ничто не интересно". А ему было интересно
жить, он был поглощен интересом к жизни, но жизнь, увы, утратила интерес к
нему.
* "Знание" - издательство, во главе которого стоял А.М.Горький.
** Сергиев Посад позднее был переименован в Загорск.
РОЗЕНБЕРГ Альфред (1893-1946) - один из главных идеологов нацизма, министр
оккупированных восточных аудиторий. Повешен по приговору Международного военного трибунала в Нюрнберге. См. статью "ГЕРИНГ".
РОЗЕНБЕРГ ЮЛИУС - инженер-физик и РОЗЕНБЕРГ Этель - его жена. Супруги
Розенберг были обвинены в шпионаже в пользу иностранного государства - в
передаче СССР американских атомных секретов. Суд над ними начался 6 марта
1951 г. 28 марта присяжные признали их виновными, и после недельного
размышления над мерой наказания 5 апреля судья Ирвинг Кауфмен объявил
приговор: Юлиус и Этель Розенберги должны быть казнены на электрическом
стуле. Сроком казни он определил последнюю неделю мая.
Пока Розенберги ждали казни в федеральной тюрьме Синг-Синг, их адвокаты,
как говорится, рыли землю, пытаясь добиться отмены приговора. Было подано
в различные судебные инстанции в общей сложности 26 апелляций и дополнений
к апелляциям. Это позволило оттянуть срок исполнения, но сам приговор
остался в силе.
Пока шла борьба за жизнь супругов, кардиналы и президент Франции Шарль де
Голль, писатели Томас Манн, Мартен дю Гар, Франсуа Мориак и другие мировые
знаменитости обращались к Эйзенхауэру с просьбой не казнить Розенбергов.
Эйзенхауэр остался глух.
До сих пор идут споры, насколько правомерным было признание Розенбергов
виновными. Много изъянов, а то и фальсификаций есть в показаниях
свидетелей обвинения; ряд физиков подвергли сомнению и даже осмеянию
"чертежи" принципиальных схем взрывного ядерного устройства, которые
Розенберг якобы получил от Дэвида Грингласа, бывшего служащего
исследовательского центра в Лос-Аламосе по проекту "Манхэттен"'. Филипп
Моррисон, один из разработчиков производства атомной бомбы, сказал, что
чертежи Грингласа - это "грубая карикатура..., полная ошибок и лишенная
необходимых для ее понимания и воспроизведения деталейl. Многие годы
отвергали причастность СССР к делу Розенбергов и советские руководители.
Правда, в 1990 г. на Западе были опубликованы новые расшифровки пленок
воспоминаний, наговоренных Никитой Хрущевым. Среди прочего есть и пассаж о
том, что Сталин как-то в присутствии Хрущева сказал, что Советскому Союзу
очень помогли Розенберги, эти мужественные люди. Слова Сталина можно
объяснить двояко.
1. Розенберги и вправду пытались добыть для СССР секрет атомной бомбы
(хотя физики и высмеяли добытые ими чертежи).
2. Дело Розенбергов использовали руководители советской разведки, чтобы
имитировать перед Сталиным свою "крупнейшую удачу". В таком случае было
уже не столь важно, действительно ли Розенберги были шпионами и имели ли
их чертежи серьезную ценность. После того, как Розенберги были арестованы,
советск
|
Главная 
